Степан (ЙОП ШОУ)

Вячеслав: По поводу грядущего «Хуиглз». Что он в себя будет включать?

Степан: Мы на самом деле долго работали над этим. Втроем. Мы писали его с Сережей (гитаристом) и Кириллом (саксофонистом), лауреатом международных премий и конкурсов. Записали восемь песен, в процессе одну исключили, мне показалось неуместным ее пребывание в альбоме. Она будет выпущена позже, и все скажут за это только спасибо. Так что будет семь, как и в «Маленьком, но красивом». Зато это будет совсем новый альбом, все абсолютно свежее. Песня рождается, и мы ее сразу записываем. Если положить ее в долгий ящик, она там останется навсегда.

Вячеслав: Почему писали именно втроем?

Степан: Потому что Кирилл, помимо невероятной музыкальной подкованности, обладает доступом к средствам записи музыкальных звуков. Также обеспечивает нас технической составляющей. Плюс он действительно великий саксофонист нашей эпохи, о чем сам не раз говорил. Сережа — он гитарист, его дело маленькое, но кроме него на гитаре никто играть не умеет. Очень геморрно собирать весь состав, и при записи втроем удается сократить время ожидания альбома и его записи. Рождается песня, мелодия, мы приходим и за час ее записываем. А дальше немного аранжируем, дозаписываем и расходимся. Большой коллектив хочется писать одновременно, но это невозможно. Нужен не только свой пишущий звукач, но и студия, способная принять такое количество людей. В Москве таких студий две — «Мосфильм» и «Параметрика» какая-нибудь. Дело не в том, что она стоит дорого — там постоянно все расписано, и с нашей скачкообразной тенденцией к записи альбома не вписаться. Мы звоним: «Занято»? «Занято»! «До свидания!» И в итоге пишемся потреково. Это говно, конечно.

Вячеслав: Все ваши альбомы очень эклектичны. Почему так происходит?

Степан: Этот альбом будет вообще ни на что не похож.

Вячеслав: Ты делал нам для паблика плейлист, в нем и «Петров и Васечкин», и Алла Пугачева. Не помню, был ли Агутин.

Степан: Нет, концерт Агутина мы потом постили. Опять же Агутин — он же не мерило всего. Нет, он конечно крутой, но он крутой на фоне остальных, если положить руку на сердце. Я не такой авторитетный, как мог бы быть, но Лепс, Шнуров, Розенбаум и Агутин — и всё. Эти люди заботятся о музыкальном бэкграунде, с которым они выходят на сцену. Думают, что звучит во время того, как они исполняют свои музыкальные стихотворения. К вопросу об эклектичности и музыкальных вкусах. У меня музыкальные вкусы такие: кто услышит — засмеёт. При том, что я никогда не относился к людям, которые говорят — вот, блядь, я металлист, пиздец. Я так говорил только когда появился рэп, когда мне было девять-десять лет. Появились черные балахоны, Naughty by Nature, Onyx. Первая волна была волной панков — ирокезники там, футболки с Exploited, а потом появился Onyx. Эта вся история — самый короткий путь к самовыражению. У меня правда не появилось какой-то такой вещи, мои родители были категорически против субкультурных атрибутов. Но я раздобыл себе браслетик: пластина, цепочка, и на пластине всякое писали. У меня естественно было написано Onyx. Мне импонировало их оформление на широком формате. А потом ко мне слишком быстро пришло понимание шоу-бизнеса, когда вслед за «Ониксом» появились «Продиджи», а вслед за «Продиджи» появились «Лимп Бизкит», а вслед за «Лимп Бизкит» появились «Слипкнот». И люди, которые носили «Оникс», скидывали его, и надевали «Продиджи» и так далее. Так же с футболом. Я жил все детство рядом с Локомотивом, и был на нем раза два. Один раз до ремонта, второй раз после. То есть на старом стадионе, и на новом. Но болел я тогда искренне, оба раза.

Вячеслав: Если уж пришел, то надо болеть. Если это наше Черкизово, то это наше Черкизово.

Степан: Действительно, на стадионе надо болеть. Если уж пришел. Иначе зачем, блядь, пришел — не на игру же смотреть. Фан-зона, наверное, была, но первый раз, когда я пришел, там были длинные деревянные скамейки. Кресел этих эгоистичных еще не было. А вот потом, уже на новом сезоне, были пластиковые сиденья, которые каждый раз благополучно отрывали. В общем, с футболом, как и с массовой музыкальной культурой, не срослось.

Иван: За последние пару лет закрыли Plan B, закрыли Б-2 и еще часть клубов. Что ты об этом думаешь?

Степан: Отжило это все. Стадионные клубы уничтожили Б-2. В Б-2 «Рамштайн» приезжал! Сейчас себе такое можно представить? Это абсурд. Если он приедет, то в «Стадиум» или в «Олимпийский», да еще с двухдневным концертом.

Иван: Вы играли в разных клубах. Я считаю, что сама обстановка и атмосфера накладывает на концерт определенный отпечаток. Вы сталкивались с этим?

Степан: Да, конечно. Есть клубы, которые перетягивают на себя одеяло больше, чем группы, которые создают событие. И с этим ничего не поделать. Если начинать издалека, есть Миша Рябчиков, великий арт-директор. Он работал в О.Г.И. раньше, до этого «Платформу» в Питере открывал в незапамятные времена. Потом он долго возглавлял «Проект О.Г.И.» на Потаповском, там мы благополучно играли, там было круто. Сейчас Миша работает в «Вермель», а я этот клуб на дух не переношу. Миша, если ты вдруг наткнешься на эту хуйню, не обижайся. Хотя он считается самым старым рок-клубом Москвы. Казалось бы, намоленное место, русский CBGB. Но мне там очень некомфортно. Мы там играли два или три раза. Если звезды сойдутся таким образом, что там нужно будет выступать — у меня априори будет плохое настроение. Последний концерт в «Смене» был очень комфортный. Мы познакомились с ее основателем, и человек предоставил полную свободу организации мероприятия. В общем, смотря о каких аспектах клубов ты говоришь. Влияет энергетика и бэкграунд заведения, или же техническое обеспечение. В нашем случае техническое обеспечение везде говно. Вот в Б-2 с точки зрения звука все было хорошо — пульт, аппарат. Были звукорежиссеры, которые что-то умеют. Вот откровенно говно звук был в «Театре». Последнее мое впечатление, до тех пор, пока я совсем не отключился — было то, что там колхозный, омерзительный звук. Это не вина тех людей, которые делают клуб. Наш коллектив воспроизводит определенные объемы звука. И если у тебя двадцать инструментов, то нехуй соваться туда, где эти двадцать инструментов не будут звучать. Я никого не хочу обидеть, но в то же время ситуация именно такова.

Иван: Что побудило начать заниматься музыкой и достичь того, что Йоп Шоу пусть не очень часто, но регулярно выступает, собирает свою публику и записывает песни?

Степан: Песни мы записываем, блядь, с завидной регулярностью. С этим альбомом мы преодолеем барьер в сто штук и перейдем во вторую сотню песен. Что побудило? В детстве я, лет в 10–11, захотел пойти и заниматься гитарой, так как играя на гитаре, ты автоматически становишься охуенным парнем. Даже если ты не умеешь играть, то все равно охуенный. Она появляется у тебя дома и прибавляет тебе десять сантиметров. И меня повели в музыкальную школу. Там было прослушивание, которое я прошел. Все меня охуенно похвалили, сказали какой я блядь талантливый мальчик. Я утрирую. Также мне сказали, что на гитару мы вас не возьмем, так как на гитару мы берем с уже имеющимся музыкальным образованием. Гитара возможна только как второе образование. Совершенно непонятно почему, но пусть это будет на их совести. Мне предложили заниматься духовыми инструментами, а именно кларнетом. Что такое кларнет, я представлял очень отдаленно. В общем, отучился я на этом кларнете. У меня был прекрасный педагог, который привил мне множество положительных качеств. Поскольку он был слишком академичным музыкантом, он и дал мне академическое музыкальное образование. Он был дирижером, и не джазовым, а классическим. Закончил я кларнет, собрал его и убрал. Стало понятно, что я получил музыкальное образование, но легче мне от этого не стало. Я же хотел на гитаре, а на гитаре мне сказали — иди на хуй, свисти в свисток. И я посвистел в свисток и понял, что тех самых десяти заветных сантиметров не прибавилось. Я понял, что хочу играть на саксофоне, потому что саксофон — это, сука, вещь. Играл я на баритоне. И там все завертелось, и стали меня звать в разные группы.

Иван: В группы, наверное, больше джазовые?

Степан: Блядь, нет! Это был всегда ссаный русский рок!

Вячеслав: Степа, а куда звали-то? Дайте нам название!

Степан: Первый коллектив, в котором я играл, был наш совместный, с моим приятелем Алексеем, он назывался «гржемелик и Вахмурка». Там мы играли русский рок. Он, конечно, отдавал тоже эклектикой, но достаточно душно. Потом я играл некоторое время в коллективе под названием «Позитива». Есть такой человек, который повернут на фанке, любит Джеймса Брауна и всякую такую историю. И я попал в число тех людей, которые составляли духовую секцию. Что-то мы там поиграли, но в итоге я там играть перестал. В то же время я играл в группе «Plush Fish», её-то вы должны знать.

Вячеслав: Да -да, там вокалист всем кому не лень хуй показывает.

Степан: Это было достаточно весело и продолжалось около года. Потом мы ушли играть что-то вроде «½ оркестра» и «МосБрас». Играли такую же хуйню, пиликали там на дудочках. Я больше занимался всякой другой хуйней, чем музыкой. Толком в моей жизни не было периода, когда я занимался именно музыкой. Я не человек, который зарабатывает деньги музыкой. У нас был в детстве «Запорожец», на котором мы катались по окрестностям. Предпосылок к чему-то другому было предостаточно. Я вообще до какого-то момента думал, что я архитектор, пытался поступить, учился. Потом понял, что это блядь вообще не мое. Строить дома — это полная хуйня. Именно в моем случае. Такая ответственность — вдруг что случится, ну его в пизду. Не вдохновляет. И то окружение, которое сложилось в стенах учебного заведения, мне совершенно не импонировало. Все эти, блядь, ищущие муз пидарасы… Творческий контингент — это не мое.

Иван: Были ли у тебя ориентиры, на которые тебе хотелось бы походить?

Степан: «Ленинград» — это лучшая поп-группа в России за последние 12 лет точно. Коллектив всеобъемлющий и эпатажный, что редко. Шнуров, конечно, раздевался, но они могут эпатировать, не раздеваясь. Не показывая пиписьки на каждом концерте. И это хорошо.

Иван: Когда возник тот момент, когда ты решил, что хватит истории с Plush Fish, собираем Йоп Шоу и мочим сами?

Степан: Блядь! Штука в том, что я не тот человек, каким могу казаться. Штука была в том, что мы сделали коллектив, который уже назывался «Йоп Шоу», но это был инструментальный проект. Для широкого слушателя могло показаться, что мы играли одно и то же, но это не так. Глядя на все это, я понял, что проекту необходимо…

Иван: Голос, лицо?

Степан: Ну да, более четкая идея проекта. Я предложил всем написать что-нибудь. Возраст романтический, всем было… хуй его знает сколько лет. Никто ничего в итоге не принес, и петь никто не собирался. И был какой-то концерт, и надо было что-то исполнить. Это было на самом деле ужасно, я нигде и никогда не пел прежде. В музыкальной школе я на сольфеджио не ходил. Не знаю, как мне удалось ее закончить. Блядь, я никогда не пел, и более того — никогда стихов не писал.

Степан (ЙОП ШОУ)

Юлия: А вы знаете какие-нибудь группы, в которых играют на кларнете?

Степан: Знаю один коллектив, питерская группа «Жопа Новый Год».

Вячеслав: Они сейчас называются группа «Опа», и в основном аккомпанируют Псою Короленко.

Степан: Да, да, этому.

Юлия: Этому?

Степан: Слушайте, ну если вы испытываете к нему какие-то чувства, то я их совершенно не разделяю. Мне блядь все эти околоумные люди до пизды.

Юлия: А к кому испытываете? Из тех, кто на сцене, и кто еще не умер.

Степан: Я уже говорил, что мне нравится. Музыка, в целом как продукт, соотношение музыка/человек, либо охуенная, либо хуевая.

Юлия: То есть вы не разделяете? А бывает так, что музыка охуенная, а человек говно?

Степан: Для того, чтобы знать, насколько человек плох, надо быть с ним лично знакомым. Вот все говорят — Михалков гандон. А фильмы у него потрясающие. Вот почему так говорят? Это же абсурд. Если человек чуть что не снисходит до общения с простыми смертными, то он сразу становится хуевым. Это неправильно. И если он кому-то говорит «Иди в жопу»… Любой из нас может так сказать, и это не будет расцениваться так.

Юлия: Я со многими общаюсь, и задаю людям вопрос, любят ли они Лимонова — писателя и политика. Понятно, что сейчас он сумасшедший, для многих пиздец. Но пишет-то он прекрасно!

Степан: Начнем с того, что Лимонов не политик, и этим же закончим. Лимонов может быть кем угодно, у него даже пластинка выходила. Он кто угодно, но не политик.

Юлия: Ладно, про музыку. На чей концерт бы пошел за деньги?

Степан: Из русских и прямо живых? На Розенбаума. Но вот какая штука — нет билетов. На самом деле, забудьте обо всем, что я говорил до этого. Давайте поговорим о Розенбауме. Все знают Театр Советской армии. Человек дает концерты два раза в год.

Юлия: И аншлаг.

Степан: Два раза в год он играет блок концертов, десятидневные концерты. Биток! Я посреди одного из этих блоков думаю — блядь, я же ни разу не был, надо сходить. И открываю кассир, а там остались билеты по 16 000 рублей. Ну не то, что как бы, но как-то всё-таки. Я настолько был обескуражен. Я понимал, что не по 300 рублей билеты, но все же. Причем место где-то в жопе, и одно.

Юлия: А из новых?

Степан: Из каких новых? Молодых? Ну, я бы сходил на вот этих из ЮАР. Die Antwoord. Интересные.

Юлия: А как ты себя ведешь на концерте? Стаскиваешь майку? Выбегаешь на сцену и кричишь: «Я Степа, я сейчас вам про Семёновскую спою»?

Степан: Я себя никак не веду на концертах, потому что я на них не бываю. Просто моих музыкальных вкусов никто из моего окружения не разделяет.

Юлия: Из россиянских только Розенбаум получается?

Степан: Наверное, нет. Или, наверное, да.

Юлия: А тебе не интересны вот какие-то непонятные гиги в гаражах? Неизвестное, но крутое и молодое?

Степан: Нет, нет. Ну, это не крутое. Говно потому что. Если это перспективно, мы скоро об этом узнаем и увидим.

Юлия: То есть ты до сих пор считаешь, что если это круто, мы об этом узнаем?

Степан: Блядь! Если ты сталкиваешься с каким-то коллективом, который нравится только тебе, то тут какая-то патология читается.

Юлия: И тремстам ценителям.

Степан: Я понимаю, к чему ты клонишь. Если смотреть по России, то мы очень популярная группа. Очень цитируемая.

Вячеслав: На самом деле, цитируемая с третьих уст, к сожалению. Без авторства, без копирайта.

Степан: На самом деле, бывают советы, что дескать ребята, вы занимаетесь немного не тем, вам надо сместить центр тяжести куда-то. Люди, как правило, любят же советовать. Говорить «блядь, ты так охуенно все делаешь, но нужно тебе поработать в направлении пиара». Как правило, люди со средним специальным образованием оперируют такими категориями — пиар, хуечар. Мне остается только закатывать глаза и разводить руками. Конечно, ребята, если бы не вы, я бы сразу же того.

Юлия: А есть друзья среди музыкантов? С кем приятельские отношения, с кем выпиваете, ужинаете.

Степан: Музыкантов много, конечно, известных и не очень. Здесь очень тонкая грань. Я могу быть знаком со многими, но это просто знакомство.

Юлия: А такого прямо чтобы сильная дружба?

Степан: Такого, наверное, нет.

Юлия: А с ILWT как это все развернулось?

Степан: Года два назад у нас завязалась переписка в соцсетях, по поводу «вы хорошие, мы неплохие, давайте что-нибудь сделаем». Может даже три года назад. И тут они говорят: мы пишем альбом, хуе-мое, давайте что-нибудь запишем. Ну давайте, хули. Я говорю: я читать ничего не буду, я за припев отвечаю. Долго у нас не рождалась песня. Он хотел городской романс, я говорю — давай городской романс, заебись, это наш конек. Но поскольку основное от них исходит, я ждал вводной, про что делать. Говорит: ну давай про бабу на Семеновской. И эта песня родилась, когда я шел от дома до Белорусской. Быстро, как всегда с хорошими песнями и бывает.

Юлия: А доволен, что получилось?

Степан: Ну да. Она получилась, она понравилась. Даже, наверное, можно сказать, что на этом альбоме это самая сильная песня. Там много и других хороших песен, но если говорить о флагманских треках, то это он. Мы два концерта сыграли вместе. В «Известиях» и в «RED».

Вячеслав: Вопрос про песню «Заземфирье». Текст там: если ты не…? Непонятно, что за слово.

Степан: А что там непонятного? Если он не ёб. Эта песня и этот альбом прокладка по сути. Сложно всегда писать хорошие песни, нужно уметь писать и плохие.

Юлия: А какая песня нелюбимая?

Степан: Ну вот что значит нелюбимая? Из тех, которые просят, «Москва» например, «Лужков». Просят всегда, не знаю блядь почему.

Юлия: А бывает так, что не думал, и хит?

Степан: Ну как видишь, мы сидим здесь.

Юлия: А условные хиты в рамках себя?

Степан: В рамках себя у меня все хиты. На самом деле все гораздо хуже. Какие-то песни быстро пишутся, какие-то нет. И когда песня пишется, есть стойкое ощущение, что это последняя. Даже не стойкое ощущение, а страх того, что больше песен написано не будет. А каждый альбом — он вообще отсекает. После каждого альбома я вообще готов закончить. Поскольку все это делается на общественных началах, на энтузиазме, сталкиваешься с такой хуйней, что всегда нужно прыгнуть в последний вагон. Записать по максимуму. Чем отличается этот альбом от предыдущих?

Юлия: А почему такое движение с составом команды?

Степан: Ну как? Люди пришли/ушли. Во-первых, никто никому ничего не платит. Чтобы оплачивать людей в полном объеме, чтобы они могли не работать на своих работах, и зарабатывать исключительно музыкой, то есть шоу-бизнес, такого конечно нет. Но какие-то приятные бонусы получают. Но не все.

Вячеслав: А почему некоторые песни кладутся в ящик?

Степан: Если проводить параллель с вашим родом деятельности, то вы положили айфон и записали подкаст. И все. А у нас сложнее. К тому же раньше я был более идеалистских взглядов и считал, что писать мы должны так: встали каждый у своего микрофона, каждый включился, и одним дублем бахнули.

Юлия: Это же невозможно.

Степан: Почему? У нас, блядь, половина песен так записана.

Юлия: Я когда присутствовала на записи альбома, было так: отдельно бас, отдельно гитара, и так далее.

Степан: Я считаю, что запись по дорожкам — это плохо. А в нашем случае это губительно. Хотя сейчас мы вроде сделали такое, и писали новый альбом как раз по дорожкам. Но это как раз связано с тем, что мне надоело администрировать титанический объем работ, которые сваливаются. Плюс ко всему должна быть подобающая студия.

Юлия: А лейбл у вас есть?

Степан: Есть у нас лейбл, есть. Какой — я тебе потом скажу. Мне надо слово подобрать. Или фамилию использовать.

Юлия: Обычно у андеграундных чуваков все просто с названием.

Степан: Ну мы то не андеграундная группа. Блядь, слово андеграунд в современной действительности — абсурд.

Юлия: А вы задрачиваетесь над качеством записи? Может у вас ударник прийти и писать восемь часов барабаны?

Степан: Что значит задрачиваетесь? И восемь часов барабаны — нет. Мы блядь за восемь часов альбом запишем. Вот например альбом «Могила» записан вообще с одного дубля. «Могила» — это классическая такая блядь запись рокерского альбома. Покупали коньяк всякий там, пили его и в синеве писали. Это как раз была зима, холодно было. И у нас в то время Вася в тур уехал с Земфирой. Вася играл на барабанах. Поскольку песни уже народились, а записывать их нужно сразу, иначе будет проеб, я потащил всех, кто остался, писать.

Юлия: А по синеве лучше записывается?

Степан: Что-то безусловно лучше. В моем случае. В случае музыкантов, конечно, нет.

Юлия: Новый альбом будет дико отличаться?

Степан: Он не будет дико отличаться. Мы не услышим там бузуки и сиртаки. Соло витиеватого на варгане тоже не будет. Инструменты все те же, но подход несколько иной. Там будет и разбитных пару песенок. Будет такая вкусовщина.

Юлия: Мне казалось, что до этого была вкусовщина.

Степан: Эта другая. Качественно другая вкусовщина на лейбле.

Юлия: А кто ваш типичный слушатель?

Степан: Хуй знает.

Иван: Вот мы трое.

Степан: Ну вот вы трое, и еще ссылки на двоих я вам дам.

Юлия: Ну мы были в смене, и народу было много.

Степан: Да, я сам охуел. Там друзей было очень мало, реально много людей по билетам. И многих людей я видел впервые.

Юлия: То есть у тебя бывает, что ты знаешь людей, которые ходят из концерта на концерт?

Степан: Когда у тебя аудитория составляет тридцать человек, это не большой труд.

Юлия: А какой кавер бы сделали?

Степан: Не знаю. Кавер должен делать тот, кто обладает какими-то выдающимися данными. Мы этими данными не обладаем, прямо скажем. За что я не люблю панков: просто панк это дерьмо. И их трактовка огромного количества песен, адаптация их под свою аудиторию… Панк — это квинтэссенция такого протеста и подростковости. Исполнение чужих песен? Зачем? Если это происходит в рамках какого-то мероприятия, то другое дело. Мы ездили в Зеленоград к товарищу, и там была заранее озвучена просьба, чтобы мы вместе с этим товарищем исполнили песню из кинофильма «Ирония судьбы». В таком контексте — не западло. А официально нет.

Юлия: А кто является основным костяком коллектива? Сколько человек?

Степан: Сейчас основной костяк — Сережа гитарист, Миша клавишник, Степа перкуссионист, Кирилл, само-собой, лауреат, Миша тромбонист, и я. Уже шесть. Саша — басист. Если на сегодняшний день весь состав обнародовать, то это еще Вова трубач, Коля тромбонист, и Юра-Гоша барабанщик.

Вячеслав: А откуда появилась вся вот эта штука «Ленинград жив»?

Степан: Сначала родилась идея клипа, и под нее был написан за ночь текст. На следующий день она была записана, и через день мы поехали снимать клип.

Вячеслав: Почти все, кому я советую Йоп Шоу, начинают говорить: ну это же Ленинград, похоже на Ленинград. Не до всех доходит, что корни одни, но растет все в разные стороны.

Степан: Люди, которые ассоциируют нас с «Ленинградом», прежде всего демонстрируют, насколько они умны и смекалисты. Человек такой: ну еб твою, это же «Ленинград»! Ну точно, точно «Ленинград»! Это как были фотографии известных людей в детстве — угадайте кто. Людям нравится играть в такие простые игры. Они и себе галочку ставят, и вроде бы разговор поддержали. Им же не нужно делать выбор, от которого зависит их жизнь. Они слышат знакомые мотивы. Опять же отрицать то, что «Ленинграда» в моей жизни не было, это бред. «Ленинград» безусловно был.

Юлия: А тебе нравится Ленинград, который был со Вдовиным?

Степан: Мне нравится вся история целиком. И вообще в то время в Питере подобных коллективов было до ссаной сраки. С баянами, с хуянами.

Вячеслав: Вот «Голос Омерики».

Степан: Да, «Голос Омерики». Мы с ними познакомились недавно. Оказывается, они живут тут рядышком. Родион — интересный человек, любопытно глядит на мир, фиксирует.

Иван: Сходил бы? За деньги?

Степан: Наверное, нет. Не потому, что они мне не нравятся. Просто я в принципе не хожу на концерты ни такого рода, ни какого рода вообще. Не сложилось. Пока лидирует в списке желаний Розенбаум.

Юлия: А что у тебя в плеере?

Степан: Ничего.

Юлия: Только себя слушаешь?

Степан: Себя я слушаю только на этапе создания альбома. Нет, и потом тоже слушаю. Слушаю и охуеваю от того, как это пиздато. Есть момент, когда сожалеешь о том, что это сделал, но большинство все-таки нравятся. Странно, когда люди не прилагают усилий никаких, а получается достаточно хорошо.

Юлия: А как происходит процесс создания новой песни?

Степан: Я приношу какой-то текст, структуру, мотив какой-то, и все быстренько ложится.

Степан (ЙОП ШОУ)

Иван: Для любой лирики нужен какой-то бэкграунд. Есть какие-то темы, которые способны привести к появлению песни, и есть ли темы, о которых ты не будешь петь никогда?

Юлия: Про политику не будет петь.

Степан: Про политику опять же… Это все блядь сложно слишком. Какого-то бэкграунда на самом деле нет. Он может только явиться катализатором к написанию, но не будет написано что-то конкретное. Были вот инфоповоды, которые казались мне забавными на тот момент, типа «Лужкова». Но я понял, что я не Noize MC, и у меня более тяжелые агрегаты для создания всего этого, мне это неинтересно — писать о том, что я сейчас увидел и сейчас почувствовал. Писать о физиологии, которая меня сегодня затрагивает, не получается в принципе. Допустим, человек влюбляется в кого-то. И это очень странно, если в этот период он берет и пишет песню о том, как он влюбился. Они либо пиздабол, либо не влюбился. Это как блядь тебе отрезали ногу, а ты захотел об этом песню написать. Такого не будет. Ну, может и будет, но вряд ли. Если говорить о более слабых эмоциях: пошел в магазин и тебе нахамила кассирша. И по дороге домой у тебя блядь родилась песня, что мне нахамила кассирша, она, мол плохая. Это тоже странно. Нет тем, которые могли бы сразу же перейти на бумагу.

Юлия: А как ты относишься к этой новой русской волне? К «Срубу»? Вообще «Сруб» через пару лет будет новый «Король и Шут».

Степан: Нет, этого не будет, просто потому, что групп такого рода как «Король и Шут», «Земфира» и «Ленинград» просто уже не будет. На сегодняшний день вообще таких нету, есть какой-нибудь Макс Корж, который претендует, но и он не будет.

Юлия: Есть достаточно активная новая русская волна…

Степан: Да неактивная она никакая.

Юлия: Судя по плейлисту в Злом Роке я подумала, что мы с вами одного поколения примерно. Потому что «Петров и Васечкин».

Степан: На самом деле, в детстве я «Петрова и Васечкина» не видел. Посмотрел этим летом.

Юлия: А «Гардемарины»?

Степан: Не смотрел. И боюсь, что не посмотрю уже.

Юлия: В «Гардемаринах» охуительный саундтрек.

Степан: Это какой? Не вешать нос, гардемарины? В пизду, не. Гардемарины точно нет, навсегда. Я помню эту хуйню.

Юлия: А «Петров и Васечкин» чем задели струны вашей души?

Степан: Это блядь невероятная лирика, положенная на еще более невероятные аранжировки. И все это еще блядь в концепции детского фильма.

Юлия: Вопрос про девяностые. Тебе нравится, что вся эта хуйня возвращается? И в музыке, и в одежде, и в моде, и в перестрелках в Москве?

Степан: Мода мне эта совершенно не нравится, я ненавижу этих баб на танкетке с завышенной талией в черных макинтошах. Терпеть не могу.

Иван: Я спрошу более радикально. Вы ждете танки на Красной Пресне?

Степан: Нет. Больше скажу — их там и не будет. Это я тебе как политолог политологу говорю.